Как говорить детям о жестокой правде?

Каждый родитель хочет, чтобы его ребенок всегда был радостным, веселым и видел вокруг себя только хорошее, доброе. Но реальный мир, увы, суровее сказок…

Cын вышел из школы в отличном настроении. По дороге домой делился планами: уроков мало, сделаю и поиграю с новым конструктором. А я шел и представлял, как дома скажу ему и жене, что только что умерла моя бабушка — человек, который для каждого из нас сделал очень многое, которого мы очень любили.

Что делать с этой жестокой правдой жизни? Конечно, говорить о ней. Но сделать это так, чтобы нанести как можно менее болезненную рану — вот в чем сложность.

Возможно, это прозвучит парадоксально, но из всех плохих новостей, которые приходится сообщать детям, новости о смерти близких людей — самые легкие. При условии, что в семье достаточно высоко развито религиозное воспитание. „Бог забрал прабабушку на небеса”, — чем не способ? Возможно, хороший. Но, во-первых, большинство родителей, которые сегодня воспитывают детей в возрасте 6–10 лет, родились еще в СССР. А это, согласитесь, накладывает определенный отпечаток на отношение к религии. Это я к тому, что многие из нас вряд ли способны говорить с детьми о Боге настолько серьезно и искренне, что одной только верой, воспитанной в ребенке, смогут уменьшить скорбь по родному человеку. Во-вторых, рано или поздно юный пытливый ум встанет перед вопросом: если это случилось с прабабушкой, может ли это произойти с кем-то еще? А от ответа на этот вопрос даже у многих взрослых холодеет внутри. Так что вера может спасти в такой ситуации только если родители верят сами и способны воспитать настоящую веру (а не „праздничную религию”) в ребенке. Если ни то, ни другое, то есть вероятность, что фраза „Бог забрал прабабушку на небеса” станет поводом для многих вопросов, на которые родители не смогут ответить.

Будем здоровы

Поговорка „Слезами горю не поможешь” не всегда уместна. Смерть близкого человека — как раз такой случай: горе общее, слезы искренние. Обняться, поделиться воспоминаниями об ушедшем родственнике, поплакать — естественное поведение при таких обстоятельствах. На вопрос сына „А почему так произошло?” мы с женой ответили: „Потому что прабабушка болела” — „А почему ее не лечили?” — „Есть такие болезни, которые не получается вылечить”.

Возможно, не самый лучший выход из ситуации: есть риск, что каждая болезнь будет вызывать у ребенка страх. „…А чтобы не болеть, нужно заниматься спортом, чистить зубы и вовремя ложиться спать” — попытка использовать печальное событие в прагматичных целях. Тоже весьма неоднозначная: здоровый образ жизни требует последовательности, а заставлять ребенка чистить зубы и делать утреннюю зарядку под страхом смерти — это перебор. Одним из результатов нашей скорбной ситуации стало то, что сын попросил меня бросить курить. Я, увы, не бросил. Разве что два года не курил при нем. В этом году пару раз попался, и мы с ним решили, что я больше не буду прятаться.

За два года сформировалась привычка не курить при детях, так что „прятки”, ставшие следствием разговора о здоровом образе жизни, принесли определенную пользу. В детстве я тоже выкрал отцовские сигареты и зарыл в саду. Руководила мной забота о его здоровье, но дело было в 90-е — в годы всеобщего дефицита. Так что папа был тронут. Моя пятая точка — тоже. Ремнем. А один мой друг пошел дальше — вложил в пачку дедовских сигарет бумажку, на которой корявым детским почерком было написано: „Выкуришь еще одну и умрешь. Бог”.

Слезы и месть

Смерть близкого человека — событие исключительное. При желанном для каждого сценарии такие события происходят не каждый день. Гораздо чаще нам приходится говорить детям о менее прискорбных новостях. Менее прискорбных с нашей точки зрения: „Пока ты был на каникулах, украли твой велосипед”, „Мама и папа любят тебя, но больше не будут жить вместе”. Мы можем оценить истинное значение этих новостей с высоты житейского опыта: „Купим новый, и он будет даже лучше”, „Папа/мама все равно будет рядом”. Но с точки зрения ребенка эти новости — такой же конец света, как и новость о смерти прабабушки. Конец того света, в котором Дед Мороз приносит подарки, желания исполняются, если хорошо себя ведешь, а добро всегда побеждает зло. Для некоторых точно такой же трагедией является даже весть о скором появлении братика или сестренки.

Каждая из этих новостей может довести ребенка до слез. И если в случае со смертью прабабушки мы допускаем слезы ребенка, потому что и сами плачем, то слезы как реакция на „житейские мелочи” вроде кражи велосипеда или развода родителей вызывают у многих взрослых однозначную реакцию: „Не плачь!”, „Прекрати реветь!” Хуже всего мальчикам — „Что ты нюни распустил, как девчонка?” — слышат они, стоит им только пустить слезу. А лет через десять родители начинают сокрушаться: „Почему он такой замкнутый? Почему не говорит, что у него на душе?” Потому что плакать в 7 лет и говорить с родителями в 17 лет  — это реакция внутреннего мира на происходящее в мире внешнем. Как можно рассчитывать на доверительную беседу с 17-летним юношей, который в 7 лет в ответ на крик о помощи „Мне плохо, мне страшно!”, выраженный в слезах, слышал: „Замолчи!”? Конечно, есть капризы, истерики и слезы как инструмент манипуляции. Но мы же хотим, чтобы в детском саду и школе посторонние люди относились к нашему ребенку с уважением, не стригли его под одну гребенку со всеми. Давайте научимся избирательно подходить к слезам собственного ребенка — отличать, когда он ноет из-за того, что ему не дали второй час подряд смотреть телевизор и отправили делать уроки, а когда ему действительно больно. Для многих родителей один из способов успокоить ребенка — это позволить маленькую месть: ударился об угол стола, давай побьем стол, потому что он виноват в том, что тебе больно. Как и многие другие способы справиться с болью, этот неоднозначен.

Месть иногда смягчает боль, но, возможно, именно злоупотребление таким методом приводит к тому, что вырастают люди, склонные во всем, в том числе в своих неудачах, обвинять всех вокруг, но только не себя, находить или создавать образ врага, который отвлекает от истинных причин проблемы.

Грязь вокруг

От плохих новостей не уйти. Говорить с детьми о жестокой и порой несправедливой реальности окружающего мира придется. Даже если в уютный мирок вашей семьи она вторгается не часто, достаточно включить телевизор или залезть в Интернет. Как-то раз мне пришлось объяснять шестилетнему ребенку, почему был убит Муаммар Каддафи, попутно узнавая все подробности расправы: кто, куда, в какой последовательности стрелял и бил. Надевать розовые очки, зарывать голову в песок бесполезно. Готовых рецептов по работе с плохими новостями нет. Даже опытный психолог и PR-специалист может зайти в тупик. Поможет только то, что дети быстрее, чем взрослые, забывают плохое, а обрадовать их проще.

Текст: Антон Кузнецов